читать дальшеБудь она чистокровной кордэнкой, ей безусловно недоставало бы той томности и скрытого огня, которые выдавали в ней ее аржентийские корни, и если бы не угловатость худого болезненного лица и выступающие на нем острые скулы, словно у долго и тяжело болевшего человека, можно было бы признать, что Шарлотта хороша, почти красива.
- Нет ничего хуже, чем чувствовать себя обязанной человеку, которого ненавидишь, а я действительно обязана ему, всем, что имею: жизнью, свободой, добрым именем, короной, наконец, – густые ресницы королевы неподвижно застыли, а карие глаза смотрели куда-то в пол.
Кардинал Симеон и двое министров не замедлили явиться в кабинет короля. Туда же была вызвана и королева. После того, чему сии уважаемые господа были свидетелями, вне всякого сомнения, было ясно, что так просто они это не оставят. Ситуация накалялась буквально на глазах, хотя молодая королева едва ли могла осознавать всю серьезность происходящего и то, насколько близко она была к низложению.
Двое гвардейцев из Эскорта разомкнули пики, и ведущий Ее величество приоткрыл дверь, пропуская вперед себя женщину.
И вот она вошла в комнату. Если бы четверо мужчин не ждали ее прихода, ее появление и вовсе не заметили бы, но так как ожидали именно ее, женщина приковала к себе все взгляды.
Приглушенный звук шагов, шорох атласа, тоненькая хрупкая фигурка в сером платье, забранные наверх черные волосы, переплетенные жемчугом, белое лицо…
Королева прошествовала несколько шагов, не поднимая глаз, и остановилась, не доходя до стола, за которым сидел король. Кардинал и министры даже и не думали вставать. Королева совершила страшное преступление, и теперь ни один адвокат не возьмется защищать ее в суде и ни один дворянин перед двором Монферрэ. Да и вина ее не требует доказательств. Теперь ее единственным обвинителем и судьей будет король, а если он откажется, то эту обязанность возьмет на себя церковный суд во главе с кардиналом.
- Вы пожелали видеть меня, – прошелестел тихий голосок. Кажется, она вот-вот упадет. – Я здесь.
Темные глаза испуганным зверем метнулись в сторону Филиппа. Не прося, не умоляя, не оправдываясь, даже не защищаясь…
Взгляд ее мельком скользнул по всем присутствующим, а потом, вероятно, увидев в них неминуемый приговор, который уже был вынесен, посмотрела на мужа.
Лучше бы их дороги вообще никогда не сходились бы. Она знала это и раньше, но до конца поняла лишь теперь, когда вернуть время вспять уже невозможно: ошибкой было пойти на поводу у дяди, ошибкой было уехать из Аноре, вся ее жизнь оказалась сплошной ошибкой…
В данную минуту только он может спасти или окончательно уничтожить ее, в его руках ее будущее, и как же это несправедливо! Но захочет ли он спасти ее? Серые глаза непроницаемы для нее как всегда. Вряд ли… Зачем ему это? Подвернулась прекрасная возможность избавиться от нелюбимой женщины, на которой ему пришлось жениться. Было бы глупо упускать такую возможность.
Первым заговорил, не вставая с места, человек в парике, которого она видела у короля несколько раз, но имени его королева не помнила.
Он говорил долго, упоминая такие слова, как «разврат», «испорченность», «безнравственность», королева запомнила лишь их, остальное она не слушала, остановившись взглядом на покачивающемся из стороны в сторону маятнике в напольных часах.
Ее чернили, оговаривали, унижали, топтали ее благородное имя, обвиняя в пороке, а она покорно стояла и выслушивала прикрытые изысканными фразами откровенные оскорбления, хотя внутри все содрогалось и хотелось кричать, что она не совершала всего этого, или просто заплакать, глупо, по-детски и сказать, что ты не виноват.
Королева сама не понимала, почему позволяет этим людям издеваться над собой.
При каждом новом слове королева бледнела на глазах, роскошные густые волосы цвета воронова крыла, обычно забранные под черную же вуаль, словно королева носила постоянный траур, сейчас резко контрастировали с алебастровой кожей, а несколько смоляных прядей опускались на худые щеки.
Филипп молчал, задумчиво буравя глазами сидящих у камина придворных и представителя церкви.
На помощь Шарлотте как ни странно пришли часы, которые начали громко и бесцеремонно бить, заставив оборваться долгую речь «обвинителя» в парике:
- Госпожа Шарлотта де Ревиар сеньора д’Оррэ, вы можете сесть, мы понимаем ваше волнение, но долг обязывает нас до конца разобраться в…
- Ее величество королева может делать все, что ей заблагорассудится, и ничье разрешение ей спрашивать не обязательно, - подал голос король, и человек в парике вздрогнул от неожиданности, но Филипп, не обративший на это никакого внимания, поправив манжету на рукаве, проговорил:
- Однако, господа, прошло уже около десяти минут, и я не понимаю одного: почему вы все еще сидите в присутствии вашей королевы?
Все трое обескуражено уставились на монарха. Король встал, хотя по этикету он не был обязан этого делать даже перед королевой, и троим придворным пришлось последовать его примеру: так как проигнорировать волю монарха не представлялось возможным.
Растерянность в лицах сменилась досадой и, переглянувшись, господа неохотно поднялись со своих мест. Они намеревались оскорбить королеву, а оскорбили сами себя, когда Филипп IV дал понять, где их место и где место его супруги.
Подав руку изо всех сил державшей себя в руках женщине, король сказал:
- Ваше величество, прошу, подождите меня, - и, открыв дверь в спальню, помог дрожавшей королеве войти, пообещав напоследок:
- Я скоро к вам присоединюсь.
Шарло слышала лишь отдельные фразы, доносившиеся из кабинета.
- Создатель все видит! – почти кричал надломленный, но уверенный голос. - Он не позволит, чтобы этот разврат творился и дальше.
Кардинал Симеон, ярый поборник добродетели, был не на ее стороне сегодня. Он скорее всего не был ни на чьей стороне, кроме собственной.
Шарлотта и не подозревала раньше, насколько наивной была, она не понимала этого до сих пор, пока разыгранная некими силами партия не привела ее на край гибели и немилости мужа.
- Милейший, - мягко, но твердо прерывает кардинала голос Филиппа. - Если бы Создатель действительно видел все, он бы не позволил родиться очень многим из нас. А так как большинство из недостойных как жили, так и живут, здравствуя и поныне, нам остается сделать вывод, что Всевидящему явно наплевать на многое из того, что творится на земле.
Частые вздохи, словно человек болен астмой.
- То, что вы говорите – чистой воды ересь!
Королева слабо улыбнулась, она могла бы поклясться, что святой отец в эту минуту осеняет себя святым знаменем.
И все тот же родной голос:
- Разве? Ну этим, Ваше высокопреосвященство, вы меня не удивите. Про меня давно ходят разные небылицы, не говорили разве что я поклоняюсь Пятерым. Тем, что, по мнениям древних, и сотворили этот мир. Я не говорю уже о левантизме и рихцианстве.
- Вы! Вас…! Небеса хранят короля, но они покарают человека, говорящего такие вещи! – кардинал задыхался, как рыба, выброшенная водой на берег. – Опомнитесь!
Шарло почти представляла себе абсолютно спокойный серый взгляд, который так трудно выдержать, не отвернувшись… И кардинал, видимо, тоже не выдержал.
Стукнула дверь.
Через закрытую дверь голоса стали слышны менее отчетливо, а потом мужчины заговорили еще тише, так что разобрать о чем шла речь и в какое русло ушел разговор было нельзя.
(оно будет продолжаться...)